в природе

термин. Августин, отличая слова изреченные от пребывающих в уме (De Trinitate XV), считал, что эти мысленные термины не принадлежат ни одному языку, поскольку, оставаясь в уме, они не могут быть выражены внешне, хотя звуки внешне произносятся, поскольку внешне представляют собою знаки, подчиненные этим понятиям. Боэций в Комментарии к трактату Аристотеля «Об истолковании» делит речь, а в соответствии с нею и термины на написанные, произнесенные и мысленные. Написанный термин есть часть суждения, его можно увидеть телесными очами. Произнесенный термин - это часть суждения, произнесенного устами, по своей природе он таков, что его можно услышать телесными ушами. Мысленный термин - это интенция, или впечатление души, естественно обозначающее нечто или причастное к обозначению. По природе этот термин составляет часть мысленного суждения и замещает то, что им обозначается. Отличая свое понимание термина от аристотелевского, У. Оккам, чью философскую позицию называют терминизмом, пишет: «Все, кто занимается логикой, пытаются внушить, что доказательства составляются из суждений, а суждения из терминов. Отсюда следует, что термин не что иное, как связываемая часть суждения... Но хотя любой термин есть или может быть частью суждения, не все термины имеют одну и ту же природу... Я утверждаю, что слова суть знаки, подчиненные понятиям или интенциям души, не потому, что, если слово „знак" взять в собственном смысле, то сами слова обозначают понятия души, а потому, что слова предназначены для того, чтобы обозначать то же самое, что обозначают понятия ума. Так, что сначала по природе понятие обозначает что-то, а затем слово обозначает то же самое, поскольку слово по установлению обозначает то, что обозначено понятием ума. И если это понятие изменит свое значение, то тем самым и слово без всякого нового соглашения изменит свое значение... Однако между тремя видами терминов (имеется в виду Боэциево деление. - С. Я.) можно обнаружить и некоторые различия. Одно различие: то, что понятие или впечатление души обозначает, оно обозначает по природе, а термин, произнесенный или написанный, обозначает нечто лишь по установлению. Из этого вытекает и другое различие, а именно: произнесенный или написанный термин может по желанию изменять свое значение, мысленный же термин не изменяет своего значения ни по чьему желанию... Имя „термин" понимают трояко. Во-первых, термином называют все то, что может быть связкой или крайним членом категорического суждения, а именно субъектом или предикатом, или определением крайнего члена или глагола. В этом смысле термином может быть даже суждение, как и часть его. Ведь правильно сказать: „«Человек - живое существо» есть правильное суждение", в котором все суждение «человек - живое существо» есть субъект, а „правильное суждение" - предикат. В другом смысле это имя „термин" можно понимать как то, что противоположно предложению. В этом случае все несоставное называют термином. В-третьих, под термином в прямом смысле слова понимают то, что, взятое для обозначения, может быть субъектом или предикатом суждения. И в этом смысле ни глагол, ни союз, ни наречие, ни предлог, ни междометие не есть термин... Термином в этом смысле может быть не только несоставное, но и сложенное из двух несоставных частей, то есть из прилагательного и существительного, из причастия и наречия или из предлога с падежом, которого он требует, подобно тому как оно может быть субъектом или предикатом суждения... Термином может быть не только слово в именительном падеже, но и в косвенном падеже, так как оно может быть и субъектом, и предикатом суждения» (Антология мировой философии. Т. 1. Ч. 2. С. 900-902).

thing - вещь; по Авиценне, чтойность или сущность это то, что есть (ens). По Фоме (In lib. I Sent. d. 25, q. 1, a. 4 sol): "Существует две точки, которые следует полагать в вещах, а именно, ее сущность и причину, а также ее бытие; имя вещи берется из сущности. Поскольку сущность может иметь бытие двояко в единичности, которая находится за пределами разума и то как она понимается в разуме интеллектом, следовательно имя вещи относится одновременно и к тому, что существует в уме, так вещь [res] происходит из знания [reor], и к тому, что существует за пределами ума, поскольку о вещи говорится как о познанной [ratum] и существующей в природе". И еще (In lib. II Sent. d. 37, q. 1, a. 1 sol): "Имя вещи берется в двух смыслах: так то называется вещью, что имеет известное бытие в природе, это называется (епs)_ "то, что есть", поскольку она есть, имеет свое бытие. Так как вещь познается через ее сущность, то ее имя становится известным всем, кто оказывается вовлеченным в процесс познания и мышления, в том смысле, что вещь [res] проистекает от знания [reor], и в этом смысле говорят о вещи как о разумной [res rationis], о которой говорят, что она не имеет познанного бытия в природе, в отношении которого могут иметь место формы отрицания и лишенности, которые также называются вещами разума [entia rationis]".

знак, символ. Рассуждая о различии между точкой и знаком на фигуре, Августин, определяет знак как «метку без отношения к чему-либо» (Августин. О количестве души // Творения. Т. 1. С. 201); то, что представляет нечто другое, чем оно само, обладающее познавательной силой. «Одни знаки - естественные, другие - данные условно. Естественные - это те, которые без намерения и какого-либо желания что-либо означать позволяют узнать, помимо себя, и нечто иное, например, есть дым, который означает и огонь. Ведь он нехотя производит обозначение... Знаки же условно данные - это те, которыми каждое живое существо по взаимному согласию и насколько возможно определяет себя для демонстрации волнения своей души». Но «знак есть вещь», поскольку не-вещь это ничто (см.: Августин. О христианском учении. Т. 1. С. 66-67 наст. изд.). По Боэцию, «всякий знак обозначает то, что под ним скрывается, хотя и не творит сущности обозначаемого... невозможно существование знака вещи, которая сама не существует» (Боэций. Утешение философией. С. 281). Оккам писал: «„Знак" понимают двояко: в одном смысле как то, что, будучи схвачено, дает нам познание чего-то иного, хотя и не приводит к тому, чтобы в уме возникало нечто впервые... а дает нам действительное познание того, что мы уже знаем на основании habitus. Таким образом, слово по своей природе обозначает нечто, подобно тому как всякое действие указывает по крайней мере на свою причину, например, бочка указывает на то, что в таверне есть вино. Но в таком общем значении я здесь не говорю о „знаке". В другом смысле „знак" понимают как то, что дает нам познание чего-то и по своей природе таково, что замещает его или добавляется в суждении к тому, что может замещать что-то; таковы синкатегоремы, глаголы и те части речи, которые не имеют определенного значения. Или знак по своей природе таков, что может быть составлен из таких частей речи; такого рода знак - предложение. И если так понимать имя „знак", то слово не есть естественный знак чего бы то ни было» (У. Оккам. [О терминах] // Антология мировой философии. Т. 1. Ч. 1. С. 902).

aeon - вечность; непрерывная длительность, неизменная в своей природе, имеющая начало, но не имеющая конца (Simplicius, Phys. IY, 154). Согласно Фоме (Quaest. Quodl. Y, q. 4, a.7 concl.): "Вечность (aeon) есть не что иное как причастие к божественной вечности, так что субстанциальная вечность является атрибутом самого Бога, но aeon означает причастие к вечности, духовным надвременным сущностям". Aeon есть посредник между временем и вечностью (eternity). Фома указывает (Sum. Theol. 1, q. 10, a. 5 concl.): "Так как вечность (eternity) есть мера непрерывного бытия, в том смысле, что все исходит из неизменного бытия, а следовательно из вечности, то конкретные вещи исходят из неизменности бытия таким образом, что их бытие является субъектом изменения и состоит из изменения, и вещи этого сорта измеряются временем, как например, движение и подобие составляют бытие всех изменяющихся вещей. С другой стороны, конкретные вещи менее исходят из неизменности бытия, так как этому бытию не присуще ни изменение, ни оно само не является субъектом изменения. Тем не менее, сами вещи ограничены в изменении как актуально, так и потенциально. Это особенно ясно в случае с божественными телами, чье субстанциальное бытие неизменно; хотя наряду с неизменным бытием они имеют способность изменяться в зависимости от места. Особенно это ясно в случае с ангелами, потому что они имеют вечное бытие наряду с изменчивостью в зависимости от предопределения, насколько это свойственно их природе и в согласии с их интеллектом, включенностью и местом в ангельской иерархии. Следовательно, вещи подобного рода имеют критерием или мерой вечность (aeon), которая является посредником между божественной вечностью (eternity) и временем. Бытие, измеряемое вечностью, как не является изменчивым, так и не имеет отношение к изменчивости. Так время бывает предшествующим и последующим: вечность не содержит в себе предшествования и последования, они объединены в нем; божественная вечность не имеет предшествования и последования и несовместима с вними."

substance - субстанция, сущность; первая категория, существующая через саму себя (per se ens). То, что не может быть определено подобно другим девяти категориям. По Фоме (Con. Gen.I, 25): "Выражение "существующее через само себя" не является определением субстанции. Поскольку из тезиса "то что есть" [ens] следует, что она не может быть родом, так как уже было доказано, что она не имеет природы родов (потому что никаких дифференций нельзя найти для разделения ее на виды). То же самое следует из тезиса "существует через себя саму" [per se], она не может быть видом, поскольку полагается, что она должна подразумевать не только отрицание: то, что полагается существующим через себя, не может существующим через другое; это является чистым отрицанием, что не соответсвует природе родов, поскольку такой род утверждал бы не только то, что вещь есть, а то - чем она не является. Природа, или рацио, субстанции может быть мыслима следующим образом: субстанция - это то, чему свойственно бытие, а не бытие субъекта (так как название вещи подразумевает сущность, так же как выражение "то что есть" подразумевает бытие). Итак понятно, что субстанция по своей природе имеет сущность, которой свойственно только бытие и ничего другого". Свойством субстанции является пребывание в одном и том же числе, она может переносить противоположности, хотя сама по себе не допускает противоположное, хотя является объектом изменений и мутаций. Фома различает значения субстанции (In lib. II Sent. d. 37, q. 1, a. 1 sol): "О субстанции говорят в двух смыслах. В одном она означает природу первой категории: и форму, и материю, или соединение их в родах. В другом смысле считается, что быть субстанцией - это означать сущность всех вещей; как мы утверждаем иногда, что определение означает сущность вещи, в этом смысле, чтобы ни говорилось позитивного в любом роде - все это есть субстанция".

Положение, исходя из которого французский философ и математик Декарт пытался построить систему философии, свободную от элементов веры и основанную всецело на деятельности разума.

ср. Цицерон, "Тускуланские беседы", V, 38: Vivere est cogitare "Жить значит мыслить"

Húnc igitúr terrór(em) animí tenebrásque necéssest

Nón radií solís neque lúcida téla diéi

Díscutiánt, sed náturáe speciés ratióque.

Príncipiúm cujus hínc nobís exórdia súmet,

Núllam r(em) e nihiló fierí divínitus únquam.

Quípp(e) ita fórmidó mortális cóntinet ómnis,

Quód mult(a) ín terrís fierí caelóque tuéntur,

Quór(um) operúm causás nullá ratióne vidére

Póssunt ác fierí divíno númine réntur.

Quás ob rés ubi víderimús nil pósse creári

Dé niló, tum quód sequimúr iam réctius índe

Pérspiciémus, et únde queát res quáeque creári

Et quo quáeque modó fiánt operá sine dívum.

Значит, изгнать этот страх из души и потемки рассеять

Должны не солнца лучи и не света сиянье дневного,

Но природа сама своим видом и внутренним строем.

За основание тут мы берем положенье такое:

Из ничего не творится ничто по божественной воле.

И оттого только страх всех смертных объемлет, что много

Видят явлений они на земле и на небе нередко,

Коих причины никак усмотреть и понять не умеют,

И полагают, что все это божьим веленьем творится.

Если же будем мы знать, что ничто не. способно возникнуть

Из ничего, то тогда мы гораздо яснее увидим

Наших заданий предмет: и откуда являются вещи

И каким образом все происходит без помощи свыше.

вечность, эра, зон; непрерывная длительность, неизменная в своей природе, имеющая начало, но не имеющая конца. Согласно Фоме: «Зон есть не что иное, как причастие к Божественной вечности, потому что субстанциальная вечность является атрибутом самого Бога, но aeon означает причастие к вечности, духовным надвременным сущностям» (Thomas Aquinas. Quaest. Quodl. V, q. 4, a. 7 concl.). Зон есть посредник между временем и вечностью (aeternitas). Фома пишет: «Так как вечность есть мера непрерывного бытия в том смысле, что все исходит из неизменного бытия, а следовательно, из вечности, то конкретные вещи исходят из неизменности бытия таким образом, что их бытие является субъектом изменения и состоит из изменения, и вещи этого рода измеряются временем, как, например, движение и подобие составляют бытие всех изменяющихся вещей. С другой стороны, конкретные вещи менее исходят из неизменности бытия, так как этому бытию не присуще изменение и оно само не является субъектом изменения. Тем не менее сами вещи ограничены в изменении как актуально, так и потенциально. Это особенно ясно в случае с божественными телами, чье субстанциальное бытие неизменно; хотя наряду с неизменным бытием они имеют способность изменяться в зависимости от места. Особенно это ясно в случае с ангелами, потому что они имеют вечное бытие наряду с изменчивостью в зависимости от предопределения, насколько это свойственно их природе и в согласии с их интеллектом, включенностью и местом в ангельской иерархии. Следовательно, вещи подобного рода имеют критерием или мерой [иную] вечность (aeon), которая является посредником между божественной вечностью и временем» (Thomas Aquinas. Sum. Theol. I, q. 10, a. 5 concl.).

добро, благо, счастье, согласие (согласованность) с природными склонностями. Благо подразделяется на благо человека и Высшее благо. По Августину, «есть только одно простое и потому единственно неизменяемое благо - это Бог. Этим Благом сотворены все блага, но не простые, а потому и изменяемые» (Августин. О Граде Божием. Т. 2. С. 189). «Благо, по Боэцию, есть то, чего все желают» (Боэций. Утешение философией. С. 245). «Богатство, могущество, уважение, слава, наслаждение» суть «внешние проявления истинного блага» (там же. С. 237), которое определяется как «то, что по природе едино и просто» (там же. С. 236). «Благо есть Бог... именно в Нем заключено совершенное благо» (там же. С. 239). Благо как тождество блаженства. Боэций пишет, что «природа ни одной вещи не может превосходить свое начало, вследствие чего начало всего сущего по своей природе является высшим благом... Но высшее благо  является блаженством... Тогда... необходимо сделать вывод, что Бог есть блаженство... и высшее благо. Отсюда с необходимостью вытекает, что само высшее блаженство есть не что иное, как высшая божественность» (там же. С. 240). «Сущность самого блага и блаженства одна и та же» (там же. С. 242). По Петру Абеляру, «из этой Троицы: Могущества, Мудрости, Благости (benignitas) состоит вся полнота блага, и ни один из Ликов не может обходиться без двух других... Тот, в ком совмещаются эти три свойства, т. е. кто может выполнить то, что хочет, кто, будучи добрым, желает сделать это потому, что он благ, и кто не выходит по глупости за пределы разума, тот - это ясно - истинно благ и во всем совершенен... Благость Его имеет отношение к любви, так что мы более всего любим то, что считаем и самым добрым» (Петр Абеляр. Теология «Высшего блага» // Петр Абеляр. Теологические трактаты. С. 134). Благо связано с третью Ипостасью Троицы: «Имя Св. Духа выражает чувство благоволения и любви, потому что дух, т. е. дыхание, исходящее из наших уст, лучше всего выражает сердечные чувства, когда мы откровенно томимся любовью или стонем от нужды в труде печали» (там же. С. 138). Благость, по Петру Абеляру, или Св. Дух, «скорее происходит от Отца и Сына, чем рождается Ими. В самом деле, Благо, на которое указывает это имя, не есть ни какое-либо могущество, ни мудрость, но аффект или эффект любви. Любовь же... может существовать только между двумя. Ведь не говорят, что кто-то любит самого себя, но чтобы любовь могла существовать, необходимо с нежностью относиться к другому. Итак, происходить - значит для Бога распространять неким образом себя на создания свои через аффект любви, наделяя их дарами своей благодати» (там же. С. 240). Фома Аквинский различает благо относительное (полагаемое в соответствии с желаниями) и благо абсолютное (полагаемое в соответствии с природой). То, что является благим само по себе, может быть благим по отношению к одному и дьявольским по отношению к другому. Бог есть абсолютное благо и вечность. См. BEATITUDO.

участие, соучастие, причастность. Эриугена замечает, что раз человек создан по образу Бога, то значит, что утверждается в Боге, по существу, может утверждаться и в человеке благодаря причастности. По Фоме Аквинскому, «участвовать означает принимать участие. Так, когда кто-то получает то, что свойственно другому, то обычно говорят, что он сопричастен ему, например, человек причастен природе животных... и Сократ причастен человеческой природе; также и субъект причастен случайности, и материя причастна форме, потому что субстанциальная или случайная форма... является определяющей для того или иного субъекта; подобно этому говорят, что следствие причастно своей причине даже тогда, когда оно не очень адекватно силе своей причины; так, нам следовало бы говорить, что воздух причастен свету солнца, хотя нам совершенно ясно, что солнце не содержит воздуха» (Thomas Aquinas. In lib. Boet de Hebd. c. 2). Cp. DIVISIO.

особое, отдельное, частное. Альберт Великий считает «неверным... будто в частных вещах простота находится следующим образом: во всякой вещи универсальное - из части сообщаемой формы, а частное - из части субстанции этой формы, которая несообщаема и подходит только одному, и, поскольку начало сообщаемости обнаруживается во всех совершенных природных вещах иначе, чем в первой причине, Боэций говорит, что „всякая вещь обладает чем-то, что есть, и чем-то, что есть это, и всякая вещь есть это и то". Но мы часто говорили, что абстракция, совершающаяся в интеллекте, есть абстракция от частного, а не всегда от материи, согласно тому, что „материя" берется строго, как субъект изменения и движения: так, например, абстрагируется „полено [вообще]" от „этого полена" и „интеллект" от „этого интеллекта". Когда же я говорю „небо", я называю универсальную форму, а когда я говорю „это небо", я называю форму, ставшую частной и закрепленной в этой материи. Эта же абстракция существует по отношению ко всему, и интеллект познает себя так, как и другое интеллигибельное, как установлено в третьей [книге] „О душе". Из этого ясно, что не только материальное и математическое отделимо, но и все божественное или что некоторое отделимо в том смысле, в каком интеллект отделяет универсальное от частного. Относительно сказанного, что мы познаем и знаем всякую вещь, когда мы познаем причины и начала, каковые, однако, как кажется, суть частные, следует, по-видимому, рассмотреть то, что начала бытия, познания и знания вещи одни и те же согласно истине вещей, но причины знания и вещи, существующих в природе, воспринимаются не одним и тем же образом, поскольку воспринятые универсальным образом они причиняют знание, а присвоенные некоторой вещью и ставшие частными в ней они суть начала вещей в природе» (Альберт Великий. Об интеллекте и интеллигибельном. Т. 2. С. 49-80 наст. изд.).

страдание, страсть, претерпевание. По Альберту Великому, интеллекту «надлежит обладать объектом, пропорциональным себе, поскольку знать и понимать приличествует ему только согласно его способности и соответственно ей, ведь претерпевание присуще чему-либо страдающему, объекты же не причиняют никаких иных страстей, кроме тех, что свойственны страдающему. Поэтому если бы нечто частное причиняло страдание интеллекту, то надлежало бы, чтобы он соответствовал этому частному по роду, и тогда бы он испытывал страдание от вещей, которые принадлежали бы к тому роду, к которому относится это частное, чего не может быть...и поэтому объект, вносящий свойственное претерпевание в возможностный интеллект, обнажен от материи и материальных придатков» (Альберт Великий. Об интеллекте и интеллигибельном. Т. 2. С. 49-80 наст, изд.). По Фоме Аквинскому, «требованием к природе страдания является то, чтобы вводимые качества были внешними, а выводимые изнутри - внутренними, и это так, потому что страдание одерживает победу над тем, кем овладевает, но все, что завоевывается... становится свойственным ему до определенных пределов... следовательно, изменения, которые происходят в природе вещи, более правильно будет назвать страданием. Так, болезнь более свойственна телу, чем здоровье... И претерпевание имеет не один смысл, а оно означает, во-первых, уничтожение одной из противоположностей другой; во-вторых, сохранение сущего в возможности сущим в действительности и подобным, и отношение здесь такое же, как между способностью и энтелехией. А именно: когда обладающий знанием переходит к действительному исследованию, это не значит, что он изменяется (ибо это есть лишь переход в более совершенное состояние и переход к энтелехии), или это особого рода изменение. Вот почему неверно говорить о разумеющем, что он меняется, когда разумеет, так же как нельзя говорить об изменении строящего, когда он строит. Таким образом, то, что переводит мышление и разумение из возможности в действительность (entelecheia), справедливо назвать не обучением, а чем-то другим. Не следует, как было сказано, называть претерпеванием обучение человека, способного обучаться, и приобретение им знания от действительно знающего и обучающего, или же надо признать, что имеется два способа изменения: один приводит к состоянию лишения, другой - к обладанию и выявлению природных свойств» (Thomas Aquinas. In lib. Ill Sent. d. 15, q. 2, a 1, sol. 1). Cp. ALTERATIO, MOTUS.

вещь; чувственно-ощущаемая вещь; поименованное нечто; воплощенное слово. По Августину, то, что важнее, чем знак вещи, и чье познание важнее знака вещи, «ибо все, что только существует ради другого, необходимо ниже, чем то, для чего оно существует» (Августин. Об учителе // Творения. Т. С. 293-294). То же, для чего существует знак, есть вещь, которая постигается внутренним словом, внутренней истиной, или Христом. Истинная вещь, таким образом, есть «внутренняя» вещь, знание о которой врождено в нас изначально, прежде разума, и от этого знания «сам разум берет свое начало» (Августин. О количестве души // Там же. С. 236). То, что существует само по себе и не употребляется для обозначения чего-либо, например, дерево, камень, животное. В пределе есть «некая высшая вещь», которая никогда ни для чего не служит обозначением. Эта вещь - Бог. Такой вещью можно только наслаждаться ради нее самой. Существуя сама по себе, будучи нетварной, вечной и бесконечной, она может быть обнаружена лишь с помощью ее созданий, то есть через чувственный мир.  Эта совершенная вещь может быть описана троично: через единство (Бог Отец), равенство (Бог Сын) и согласие единства и равенства (Бог Дух Святой). Любая сотворенная вещь может называться вещью в переносном смысле. Она может служить также и знаком для других вещей (дым может служить знаком огня). Знак, по Августину, - то, что служит некоей меткой для обозначения определенной вещи. Но поскольку знак существует, он в некотором роде тоже вещь («всякий знак есть некая вещь»), поскольку не существует только ничто. Можно сказать, что, если истинная вещь - это Бог, то все остальные сотворенные вещи есть знаки, обладающие значением (Августин. Христианская наука или основания св. герменевтики и церковного красноречия. Киев, 1835. С. 15-20). Ансельм Кентерберийский писал, что «ведь мы обычно называем «вещью» все, о чем мы говорим, что оно в каком-то смысле есть нечто» (Ансельм Кентерберийский. Сочинения. М., 1995. С. 315); по Фоме Аквинскому, «существуют две точки, которые следует полагать в вещах, а именно, ее сущность и причину, а также ее бытие; имя вещи берется из сущности. Поскольку сущность может иметь бытие двояко - в единичности, которая находится за пределами разума, и в ее понимании интеллектом... следовательно, имя вещи относится одновременно и к тому, что существует в уме, так вещь образуется на основании знания, и к тому, что существует за пределами ума, поскольку о вещи говорится как о познанной и существующей в природе» (Thomas Aquinas. In lib. I Sent. d. 25, q. 1, a. 4 sol). Другое его высказывание: «Имя вещи употребляется в двух смыслах: так, вещью называется то, что имеет известное бытие в природе, это называется «то, что есть», поскольку она есть, имеет свое бытие. Так как вещь познается через ее сущность, то ее имя становится известным всем, кто оказывается вовлеченным в процесс познания и мышления, поскольку вещь (res) проистекает от знания (reor), и в этом смысле говорят о вещи как о разумной (res rationis)» (Idem. In lib. II Sent. d. 37, q. 1, a. 1 sol.). cm. SIGNUM.

the cogitative faculty - познавательная способность; высшая способность чувствующей души, главенствующая над всеми другими способностями, замещающая разум у животных (согласно таким философам как Бэкон); подобно тому, как паук плетет паутину, как ласточка строит свое гнездо, так и благодаря этой способности человек мечтает. Согласно таким философам как Фома Аквинский, высшая чувственная сила называется мышлением и присуща она только человеку, у которого рациональная душа возвышается над чувственностью, в то время как у животных эта функция заменена естественными реакциями (инстинктами); Фома выделяет два типа способностей (In lib. IInde An. lect. 1, 398): "Познавательная способность (мышление) познает индивидуальную вещь как существующую в общей природе, и так происходит до тех пор, пока индивидуальная вещь соединена с интеллектуальной способностью в том же самом субъекте. Следовательно, она познает человека таким как он есть, и лес таким как он есть на самом деле. Человек судит об индивидуальной вещи не как о природном существе, но как о связанном с некоторыми действиями и страданиями, так овца судит о своем ягненке не как о таковом, а как о нуждающемся в ее молоке, и о траве, как о доступной пище. В то время как другие индивидуальные вещи, на которые не распространяются действия и страдания, не могут быть никаким образом постигнуты их естественной познавательной способностью. Поэтому естественное мышление дано животным для того, чтобы оно могло направлять их действия и страдания или обуздывать их.